Тайга глазами очевидца
Фотограф и
путешественник Леонид Круглов вместе с нанайскими охотниками
отправляется в тайгу по следам экспедиции прошлого столетия.
По маршруту экспедиций Владимира Арсеньева
Кому не знаком по книгам и кинофильмам
образ уссурийского охотника Дерсу Узала? Маленький, смешно говорящий
по-русски и при этом меткий, ловкий, знающий тайгу как свои пять пальцев
и, главное, великодушный и самоотверженный друг. Этот образ создал
русский офицер, ученый и писатель Владимир Клавдиевич Арсеньев.
Дерсу действительно существовал — именно
с ним Арсеньев исследовал тайгу. Будучи ученым, Арсеньев стал и
писателем. Коренной петербуржец, он полюбил тайгу до такой степени, что
даже завещал себя похоронить в дремучих лесах Уссурийского края.
Классическое «краеведение» обернулось сагой о дружбе очень непохожих
людей.
Спустя век я решил повторить легендарные
маршруты Арсеньева с некоторой поправкой. За 100 лет местность
изменилась неузнаваемо. Там, где проходили конные и пешие тропы, давно
пролегли асфальтовые дороги и выросли крупные поселения, а около них —
залежи бытового мусора. По глухим таежным трассам громыхают огромные
грузовики, везущие лес в Китай... Поэтому маршрут нашей экспедиции
прошел по территории природных заповедников и еще нетронутой тайге. Я
разбил его на три этапа таким образом, чтобы оказаться в пройденных и
описанных Владимиром Арсеньевым местах примерно в то же время года, что и
он.
Весна: Владивосток — Шкотовское плато и Уссурийский заповедник — верховья реки Уссури — залив Ольги
Самое сложное в путешествии по тайге —
войти в особый таежный ритм. Сосредоточиться на том, что происходит
здесь и сейчас, не думать о постороннем. Это жизнь по солнцу: подъемы ни
свет ни заря и отход ко сну, как только стемнеет. День подчинен
неуклонному распорядку: завтракаем, навьючиваем коней и пытаемся пройти
как можно больше до полуденной жары, когда мошка сатанеет. На привале
разводим сразу несколько костров, обкладываем огонь зелеными листьями —
чтобы повалил густой дым. Кони охотно прячут головы в дымовую завесу и
усиленно обмахиваются хвостами.
Чтобы фотографировать животных,
приходится вставать еще затемно, натягивать на себя всю имеющуюся одежду
и устраивать засаду — вблизи звериных троп, которые я научился
понемногу различать, или в зарослях на топком берегу глухого таежного
озера.
Добравшись до места первой встречи
Арсеньева и Дерсу, на сопке Увальной в городе Арсеньеве, видим памятник:
фигура русского путешественника и выглядывающий из каменной глыбы его
проводник — не столько человек, сколько олицетворение природы
Уссурийского края.
Лето и осень: залив Ольги — район бухты Терней — Сихотэ-Алинский заповедник
Вторая часть экспедиции проходила в сопровождении нанайских охотников Василия и Михаила Дункаев.
Осень в горах и лесу изумительно
красива: начинают золотиться и зажигаться всеми оттенками красного и
коричневого склоны сопок — похоже на драгоценный рельефный ковер. Но
главное — здесь, к северу от Сихотэ-Алинского природного заповедника,
можно увидеть тайгу такой, какой она была во времена экспедиций
Арсеньева.
Передвигаемся по густому мху — он глушит
шаги, как в вакууме. Лес сгущается, смыкается над головами, солнце уже
не пробивает толщу листвы. Временами начинает казаться, что, если
отстанешь от своих, то можешь из тайги уже и не выбраться.
А мы хотим выйти в верховья речки Арму,
где отряд Арсеньева наткнулся на скелеты шести корейцев-золотоискателей.
В экспедиции 1907 года Арсеньев отказался от лошадей — заменил их более
выносливыми и неприхотливыми мулами. Мы же передвигались на своих
двоих, иногда пересаживаясь на лодки. Сначала на плоскодонку с мотором,
арендованную у здешних егерей, потом на нанайскую оморочку, выдолбленную
из ствола дерева. В ней легко умещалась вся экспедиция. На этом
нанайском каноэ наши проводники неслышно подплывали к изюбрям, подгребая
веслом или отталкиваясь от речного дна двумя короткими сошками.
Сошка для охотника — это и посох, и шест
с крючком для котелка или чайника, и перекладина для сушки белья, и
упор для ружья. Вырезают ее, как правило, из каменной березы — местного
эндемика. Уссурийский край славится растениями, которые больше не
встретишь нигде в мире.
Уссурийский край славится растениями, которые больше не встретишь нигде в мире.
Осенью в тайге начинается гон изюбрей.
Самцы ревут так, что мне по неопытности казалось: это рычат тигры. Чтобы
подманить благородного оленя, уссурийские охотники пускаются на
хитрость — «вызывают его на поединок», трубя в берестяной рог.
Разъяренный самец в поисках соперника продирается сквозь чащу — и
выходит под пули охотников. Приманивают и ночью — крепя на ствол ружья
фонарик, ослепляющий оленя… Мы не занимались браконьерством и только
имитировали охоту для съемок документального фильма о проекте «Семеро
смелых». Питались рыбой, испеченной на углях, или сырой — разделанной на
весле и слегка подсоленной. Речной рыбы здесь изобилие. Красной нет, в
лучшем случае это родственники форели и ленок.
В рамках российско-американского проекта
«Амурский тигр» егеря отлавливают и метят тигров — надевают на них
радиоошейники, чтобы экологи могли следить за их перемещениями. В
заповеднике на тот момент находилось несколько меченых тигров, и очень
скоро нам удалось выйти на след тигрицы.
Тигроловы сказали, что неподалеку у нее
логово с тигрятами. Пока тигрята маленькие, на них легко надеть
радиоошейники — если, конечно, мать отойдет на несколько часов.
Следующие два дня мы терпеливо караулили возле сопки, на вершине которой
в скалах находилось логово. И вот на закате радиосигнал сообщил о том,
что тигрица вышла на охоту.
Но что это? Судя по показаниям
приемника, тигрица направляется в нашу сторону. Она уже совсем близко —
50 м, 30… Вдруг сигнал исчез — тигрица замерла на месте. Несколько
томительных минут — и она продолжила свой путь уже по другой стороне
сопки. Видимо, почуяв людей, тигрица проползла среди камней так близко
от нас, что на какое-то время сигнал был потерян. Мы проходим вперед и
видим на тропе свежий тигриный помет. Это знак, оставленный специально
для нас: «Здесь моя территория!»
Уже темнеет, идти к логову опасно. Да и
пропавший радиосигнал вовсе не означает, что тигрица ушла — скорее
всего, затаилась где-то в камнях. Идти метить тигрят мы в тот раз не
решились — адреналина в крови оказалось более чем достаточно…
Мы расстались с тигроловами, но через
какое-то время они вызвали нас по рации: возле озера Голубичное, где
Арсеньев потерял часть мулов, тигры охотятся на стадо маралов! Поспешили
туда, и на этот раз удача улыбнулась нам — в петли тигроловов попались
сразу трое полуторагодовалых тигрят.
Говорят, меченых тигров легко находят не только ученые, но и браконьеры.
Хотя «тигрята» — это только по сравнению
со взрослыми особями. Уссурийский тигр гораздо крупнее индийского — в
длину он достигает 3 м и весит под 300 кг. Тигрята оказались вдвое
меньше. Тигроловы усыпили их, обмерили, взвесили, надели радиоошейники и
освободили из петель. Работали быстро — снотворное действует всего 20
минут.
Конечно, я радовался, что удалось
встретить и поснимать тигров в естественной среде обитания. Но теперь
меня все же гложут сомнения. Ведь метод радиослежения — палка о двух
концах. Говорят, меченых тигров легко находят не только ученые, но и
браконьеры. На их жаргоне убитый тигр — «матрац в сборе». За такие
«матрацы» дают очень хорошие деньги в Китае — не только за шкуру, но и
за когти, клыки, внутренние органы, мясо, кости… Отходов не бывает.
Зима: поселок Амгу на побережье Японского моря — Сихотэ-Алинь — русло реки Бикин
Самый суровый этап экспедиции пришелся
на февраль. Братья Дукаи разделились: нас повел старший, Василий, а
Михаил с еще двумя охотниками выехал на снегоходах с санями навстречу из
поселка Красный Яр в низовьях речки Бикин.
Мы шли на широких лыжах, подбитых
жестким оленьим мехом. Направление ворса позволяет им легко скользить
вперед и мешает скатываться на подъемах. Василий шел первым — бил лыжню.
В глубоком снегу лыжи проваливаются сантиметров на 20, без лыж
провалишься по пояс. Какой это тяжкий труд — идти первым, я испытал на
себе через несколько дней, когда вызвался подменить Василия.
На ночевку в зимней тайге устраиваются так: натягивают под наклоном тент-отбойник, у входа кладут два срубленных бревна и разводят между ними костер. Бревна будут тлеть до утра, на них и готовят, и сушат.
Кстати, нам пришлось отказаться от своей
амуниции и переодеться в нанайские суконные куртки с кушаками,
доставленные Василием. Оставили мы в Амгу и палатки из синтетической
ткани. Вот что пишет Арсеньев в книге «Дерсу Узала»: «Для горожанина
покажется странным, как можно идти по лесу и не найти дров. А между тем
это так. Ель, пихта и лиственница бросают искры; от них горят палатки,
одежда и одеяла. Ольха — дерево мозглое, содержит много воды и дает
больше дыма, чем огня. Остается каменная береза. Но среди хвойного леса
на Сихотэ-Алине она попадается одиночными экземплярами».
На ночевку в зимней тайге устраиваются
так: натягивают под наклоном тент-отбойник, у входа кладут два
срубленных бревна и разводят между ними костер. Бревна будут тлеть до
утра, на них и готовят, и сушат. Одежду и обувь всегда берут с запасом —
промокшие от пота рубашки-майки необходимо высушить, прежде чем
продолжать путь. Нанайцы учат: на привале не стой ни секунды, занимайся
чем-то — пили-руби дрова, таскай вещи… Только когда бивак разбит и
разведен огонь, можно переодеться в сухую одежду и отдохнуть.
Тайга под полутораметровым слоем снега
безжизненна. Она не интересна ни зверям, ни птицам. Живность
устремляется к руслам замерзших рек. Вдоль них охотники и располагают
свои зимовья — строения, похожие на баньку с верандой. В сарайчике на
высоких сваях — припасы, НЗ.
Арсеньева поразило когда-то, что
«дикарь» Дерсу оставлял в тайге провизию, спички и сухие дрова для
совершенно незнакомых людей, которых он, может, никогда и не встретит, а
встретит, так не узнает — ни он их, ни они его. Притом что в тайге того
времени царил «закон-тайга». Лишь его признавали китайские
разбойники-хунхузы, грабившие Дерсу, и российские каторжники, убившие
его в конечном счете. Даже раскольники-староверы обкладывали данью
«инородцев».
Если тебе что-то дарят (зубы медведя, например, или корень женьшеня), ты обязан отблагодарить чем-то равноценным: те же патроны, ножи, фонари.
Дошли до нанайского поселка, отогрелись,
узнали, как живут нанайцы. Застолье, сдвигаем в круг стаканы,
фотографируемся. Василий бьет в бубен и что-то напевает. Оказалось, он
еще и шаман в поселке на несколько сот дворов. Среди русских изб
виднеются и традиционные сарайчики из корья. («Если стволы ободраны от
коры, значит, жилье близко», — вычисленная Арсеньевым примета.)
Вспомнилось, как Арсеньев описывал
котомку Дерсу. Самым ценным предметом в ней была пустая бутылка от рома.
Арсеньев выбросил ее — Дерсу немедленно подобрал.
Вещи исследователя и писателя Арсеньева, хранящиеся в мемориальном музее во Владивостоке
Надо сказать, за сто лет мало что
изменилось. Я не поленился сфотографировать содержимое вещмешка одного
из наших проводников: чайник, чай обычный и травяной, спички,
просмоленные береста и шнур для разведения костра, спирт в бутылке,
самая малость провизии, патроны. Остальное все на себе.
Не изменились и привычки обитателей
тайги: если тебе что-то дарят (зубы медведя, например, или корень
женьшеня), ты обязан отблагодарить чем-то равноценным: те же патроны,
ножи, фонари. Царский подарок — бензопила, лодочный мотор или «Буран»…
«После долгого питья из кружки дешевого
кирпичного чая с привкусом дыма с каким удовольствием я пил хороший чай
из стакана! С каким удовольствием я сходил в парикмахерскую, вымылся в
бане и затем лег на чистую кровать с мягкой подушкой!» — так
заканчивается повесть Арсеньева. Исследователь вернулся домой, в
привычную жизнь. Теперь — обрабатывать материалы, писать отчеты, читать
доклады, затевать следующую экспедицию, мечтать… А вот Дерсу в городе
ждало «лобовое столкновение» с цивилизацией. И он его не пережил.
Лесного жителя возмущало, что в городе нельзя стрелять, что здесь надо
платить за дрова и даже за воду. Он стал проситься в тайгу, ушел и
больше не вернулся.
Но так не хочется расставаться с ними обоими…
ИСТОЧНИК:
Бывал там, очень красивые места!
ОтветитьУдалитьВерю!
Удалить